____
Сакральное насилие в поведении террористов
Сакральное насилие в поведении террористов
Доктор философских наук, профессор, академик РАВН
«Эшафот – это свобода!»
Сен–Жюст.
Сен–Жюст.
Сакрализация как средство манипуляции поведением
В последнее время мы наблюдаем рост социальной активности, сопровождающейся часто агрессией и насилием. Кроме праведного возмущения существующей несправедливостью субъекты, да и объекты, насилия, как правило, инспирированы сакральными идеями, влекущими их в бездну ненависти и кровопролития. Молодые люди, вербуемые в террористы, в подавляющем большинстве подвергаются идеологической обработке, порождающей в их не созревших душах праведный гнев и желание восстановить справедливость. Причем, манипуляторы искусно внушают им, что высшая справедливость может и должна быть реализована этими молодыми людьми здесь и сейчас, пусть даже ценой насилия и несправедливости. То, что даже студентка второго курса философского факультета МГУ попала в эту ловушку и, оставив родителей в Москве, отправилась в лагерь к террористам, свидетельствует о том, что существует реальная угроза. О том, что низменные инстинкты превращают людей в преступников и злодеев известно всем, и родительское воспитание обычно препятствует этому, а вот то, что высшие, сакральные идеи могут сделать из человека изверга , необходимо объяснять молодым людям.
Что такое сакральное насилие?
В последнее время мы наблюдаем рост социальной активности, сопровождающейся часто агрессией и насилием. Кроме праведного возмущения существующей несправедливостью субъекты, да и объекты, насилия, как правило, инспирированы сакральными идеями, влекущими их в бездну ненависти и кровопролития. Молодые люди, вербуемые в террористы, в подавляющем большинстве подвергаются идеологической обработке, порождающей в их не созревших душах праведный гнев и желание восстановить справедливость. Причем, манипуляторы искусно внушают им, что высшая справедливость может и должна быть реализована этими молодыми людьми здесь и сейчас, пусть даже ценой насилия и несправедливости. То, что даже студентка второго курса философского факультета МГУ попала в эту ловушку и, оставив родителей в Москве, отправилась в лагерь к террористам, свидетельствует о том, что существует реальная угроза. О том, что низменные инстинкты превращают людей в преступников и злодеев известно всем, и родительское воспитание обычно препятствует этому, а вот то, что высшие, сакральные идеи могут сделать из человека изверга , необходимо объяснять молодым людям.
Что такое сакральное насилие?
«Сакральное» означает священное, божественное, потустороннее, мистическое от лат. sacrum – священное, посвященное Богу и Богом ниспосланное. Но каким образом насилие может быть божественным? Очевидно, что речь должна идти о разных видах и даже природах насилия.
В своей работе «Психологическая структура фашизма», написанной в 1933 году, Жорж Батай в связи с победой национал-социалистов на выборах в Рейхстаг, ознаменовавшей их приход к власти в Германии, подчеркивает амбивалентность насилия. С одной стороны, оно рутинное, бесполезное, а с другой, когда речь идет о политическом насилии, может быть «продуктивным» и «полезным». В данном случае точнее было бы его назвать «инструментальным». Первое, обыденное и бесполезное представляет собой результат рационализации и рутинизации второго, божественного, сакрального.
Насилие в социуме, как правило, направленно на инородное — все то, что должно быть исключено из «нормальной» жизни общества и поставлено в один ряд с мусором, паразитами, чрезмерностью, бредом, безумием и многим другим. [2. С.32.] То есть, выполняя системосохраняющую функцию, насилие сакрализируется, ибо людям, его осуществляющим выдается, как бы божественная гарантия правомерности их деяния. Они, подобно палачу ощущают себя лишь посредниками высшей воли. «Для нас смерть желанней, чем для Вас жизнь!», - говорил Бен Ладен, подчеркивая идейно-сакральное содержание желанного жертвования самым дорогим, что есть у человека – жизнью.
Сакрализация насилия является не чем иным, как сакрализацией смерти, ибо первофеноменом сакрального, по Ж. Батаю, является смерть, явленная, в том числе посредством насилия. Именно близость насилия смерти является отправной точкой установления между людьми «особой разновидности необычного, интенсивного общения» — базового аффекта социальной солидарности, так называемого «переплетения сердец», когда люди, подверженные насилию, под страхом смерти объединяются, обеспечивая целостность рода.
В своей работе «Психологическая структура фашизма», написанной в 1933 году, Жорж Батай в связи с победой национал-социалистов на выборах в Рейхстаг, ознаменовавшей их приход к власти в Германии, подчеркивает амбивалентность насилия. С одной стороны, оно рутинное, бесполезное, а с другой, когда речь идет о политическом насилии, может быть «продуктивным» и «полезным». В данном случае точнее было бы его назвать «инструментальным». Первое, обыденное и бесполезное представляет собой результат рационализации и рутинизации второго, божественного, сакрального.
Насилие в социуме, как правило, направленно на инородное — все то, что должно быть исключено из «нормальной» жизни общества и поставлено в один ряд с мусором, паразитами, чрезмерностью, бредом, безумием и многим другим. [2. С.32.] То есть, выполняя системосохраняющую функцию, насилие сакрализируется, ибо людям, его осуществляющим выдается, как бы божественная гарантия правомерности их деяния. Они, подобно палачу ощущают себя лишь посредниками высшей воли. «Для нас смерть желанней, чем для Вас жизнь!», - говорил Бен Ладен, подчеркивая идейно-сакральное содержание желанного жертвования самым дорогим, что есть у человека – жизнью.
Сакрализация насилия является не чем иным, как сакрализацией смерти, ибо первофеноменом сакрального, по Ж. Батаю, является смерть, явленная, в том числе посредством насилия. Именно близость насилия смерти является отправной точкой установления между людьми «особой разновидности необычного, интенсивного общения» — базового аффекта социальной солидарности, так называемого «переплетения сердец», когда люди, подверженные насилию, под страхом смерти объединяются, обеспечивая целостность рода.
Преимущества производства клиентского опыта по сравнению с производством продукта
Основные этапы эволюции отношения к сервису и клиентскому опыту
проектирование опыта "Государство - Гражданин" методами поведенческой экономики. NUDGING
Проанализировали более 150 nudge программ Азии и Запада, выбрали и описали 68 лучших.
Стокгольмский синдром. Любовь к деспоту - тоже сакрализация.
Изменение психики человека, подвергнувшегося насилию и попавшего в заложники, получило название Стокгольмский синдром. После некоторого времени совместного сосуществования и общения заложники стали симпатизировать захватчикам и даже порой отождествлять себя с ними. Этот термин впервые употребил криминалист Нильс Биджерот во время анализа ситуации, возникшей в Стокгольме при захвате заложников в августе 1973 года, когда два рецидивиста в финансовом банке Стокгольма захватили четырех заложников — мужчину и трех женщин. В течение шести дней бандиты удерживали заложников, угрожая их жизни. В результате общения с террористами жертвы стали проявлять к ним симпатию, оказывая сопротивление попыткам правительства освободить их. Впоследствии во время суда над преступниками освобожденные заложники выступали в роли защитников бандитов, а две женщины обручились со своими похитителями. Это — явный пример искусственной сакрализации насилия, как средства спасения.
Известно, что в условиях полной физической зависимости от агрессивно настроенного террориста, человек начинает толковать любые его действия в свою пользу. Более того, как ни странно, порой, почувствовав нежелание или неспособность захватчиков причинить им вред, жертвы начинают их провоцировать
«Стокгольмский синдром» ярко проявился во время захвата террористами посольства Японии в Перу. В резиденции японского посла в Лиме, столице Перу, 17 декабря 1998 года праздновали день рождения императора Японии Акохито. Террористы, появившиеся в виде официантов с подносами в руках, захватили резиденцию посла вместе с пятьюстами гостями. Они были, как выяснилось, членами перуанской экстремистской группировки «Революционное движение имени Тупака Амара». Это был самый крупный за всю историю захват высокопоставленных заложников из разных стран мира, неприкосновенность которых установлена международными актами. Террористы требовали, чтобы власти освободили около пятисот человек, находящихся в тюрьмах.
Сразу после захвата, президента Перу Альберто Фухимори стали обвинять в том, что он не обеспечил надежной охраны посольства. Лидеры западных стран, чьи граждане оказались в числе заложников, оказывали на него давление и требовали, чтобы безопасность заложников была приоритетной целью при их освобождении. Спустя сутки после захвата резиденции террористы освободили десять узников, договорившись с ними, что те станут посредниками на переговорах с президентом А. Фухимори. Через две недели террористы освободили 220 заложников, которые своим поведением озадачили перуанские власти заявлениями о правоте и справедливости борьбы террористов. Находясь долгое время в плену, они стали испытывать одновременно и симпатию к своим захватчикам, и в то же время ненависть и страх по отношению к тем, кто пытался насильственным способом их освободить.
Сразу после захвата, президента Перу Альберто Фухимори стали обвинять в том, что он не обеспечил надежной охраны посольства. Лидеры западных стран, чьи граждане оказались в числе заложников, оказывали на него давление и требовали, чтобы безопасность заложников была приоритетной целью при их освобождении. Спустя сутки после захвата резиденции террористы освободили десять узников, договорившись с ними, что те станут посредниками на переговорах с президентом А. Фухимори. Через две недели террористы освободили 220 заложников, которые своим поведением озадачили перуанские власти заявлениями о правоте и справедливости борьбы террористов. Находясь долгое время в плену, они стали испытывать одновременно и симпатию к своим захватчикам, и в то же время ненависть и страх по отношению к тем, кто пытался насильственным способом их освободить.
Синдром заложника. Страх насилия, чтобы не было хуже - тоже способствует сакрализации.
Серьезное шоковое состояние изменения сознания человека, попавшего в заложники, называется синдромом заложника. Заложники боятся штурма здания и насильственной операции властей по их освобождению больше, чем угроз террористов, зная, что террористы понимают зависимость собственной жизни от жизни заложников. Единственной же защитой для заложников является терпимое отношение со стороны террористов. Антитеррористическая акция по освобождению заложников представляет для них более серьезную опасность, чем даже для террористов, которые имеют возможность обороняться. Поэтому заложники психологически привязываются к террористам.
Для того, чтобы исключить когнитивный диссонанс между знанием о том, что террористы — опасные преступники, действия которых грозят им смертью, и знанием о том, что единственным способом сохранить свою жизнь является проявление солидарности с террористами, заложники оправдывают свою привязанность к террористам желанием сохранить свою жизнь в этой экстремальной ситуации.
Подобное поведение заложников во время антитеррористической операции весьма опасно. Известны случаи, когда заложник, увидев спецназовца, криком предупреждал террористов о его появлении и даже заслонял их своим телом. Террорист даже прятался среди заложников, никто его не выдал. Главное, чтобы все общество не превратилось в подобных заложников. Стокгольмский синдром может проявиться в тоталитарном обществе. Запуганное диктатором население начинает искренне симпатизировать и сочувствовать ему. В этом случае происходит сакрализация не только насилия, но и самого субъекта насилия. Страх, будучи, согласно Серену Кьеркегору, симпатической антипатией, делает свое дело. Люди любят то, чего боятся [4. С.144.].
Самоубийство
Одним из способов сакрализации насилия является его обращение на самого себя. Смерть, таким образом, превращается в смысл жизни смертника, являясь возвратом к потерянному раю «утраченной цельности»
Однако для этого он должен «сгореть, как влюбленные и игроки, на кострах надежды и ужаса», отказаться от рационального обоснования своих мыслей, чувств и действий, принимать ценности как ценные сами по себе — и, в конце концов, перестать быть обособленным индивидом, став каплей в океане человечества. Именно такое переживание тотальности — единства всего сущего и несущего, вплоть до утраты самого себя в этом единстве — является, по Ж. Батаю, смыслом аффекта сакрального [5. C.217]. Вообще жизнь как целостное существование он понимает, как чистое насилие, дифференцирующееся затем на специфические формы — жертвоприношение, война, эротизм, которые позволяют как бы вернуться в потерянный рай утраченной целостности.
Как видим, в данном рассуждении допускаются две логические ошибки. То, что в жизни есть насилие, не означает, тождественность этих понятий. И второе, то, что сакрализация предполагает возврат единичного к всеобщему, не означает, что оно происходит только посредством насилия. Хотя некоторые квазирелигии, например, марксизм-ленинизм признают именно это универсальное средство.
Как видим, в данном рассуждении допускаются две логические ошибки. То, что в жизни есть насилие, не означает, тождественность этих понятий. И второе, то, что сакрализация предполагает возврат единичного к всеобщему, не означает, что оно происходит только посредством насилия. Хотя некоторые квазирелигии, например, марксизм-ленинизм признают именно это универсальное средство.
Насилие сакрализируется, а не сакрально
Нельзя переходить тонкую грань, которая в работах Ж. Батая порой игнорируется. То, что насилие сакрализируется вовсе не означает, что сакральное и насилие тождественны друг другу. Он отмечает, что насилие природы, жизни, бытия, «отброшенное» людьми за пределы мира вещей, и есть сакральное. Сакральное отождествляется с насилием вообще, так как насильственная смерть обеспечивает целостность бытия. Прерывается единичность отдельного существа, остальные тревожно переживают в обрушившемся на них безмолвии
Дьявол и Ацефал
Особое внимание Ж. Батай уделяет Дьяволу, который «умирает, чтобы не умереть», радуясь перед лицом смерти, он зависает во времени и пространстве одного мгновения перед своей собственной смертью, которую искренне желает. Человеку не дано быть таким, однако есть то, что к нему приближает — участие в обрядах человеческого жертвоприношения, осуществление насилия как нечто самоценного, не имеющего никакой другой цели. Многие социальные процессы представляют собой именно такие обряды жертвоприношения.
Интересно, что Жорж Батай начинает исследовать феномен жертвоприношения с 1930-х годов, то есть именно со времени прихода к власти национал-социалистов в Германии. При террористическом акте часто в жертву приносится и объект насилия, и его субъект, то есть террорист сам приносит себя в жертву. Для него террористический акт – три в одном. С одной стороны – это возмездие, направленное на восстановление справедливости, а с другой – двойное жертвоприношение [3.C.231-239].
Для понимания всего кошмара массовой приверженности людей насилию следует вспомнить мифическое существо Ацефала (с греческого – безголовый). Это не человек и не бог, это – чудовище, которое лишившись головы, стало безголовым существом управляемым инстинктами или внешними силами. Словом, идеальный объект манипуляции. К сожалению, многие люди, в частности, исполненные праведного гнева террористы, напоминают сегодня таких ацефалов. Сакрализация насилия необходима ацефалу для отнесения себя к сверхчеловеку. Ведь подсознательно он понимает, что не дотягивает даже до человека. Насилие легче развязать, чем остановить, так как оно, подобно безголовому Ацефалу, подчиняясь инстинктам, иррационально и слепо.
Для понимания всего кошмара массовой приверженности людей насилию следует вспомнить мифическое существо Ацефала (с греческого – безголовый). Это не человек и не бог, это – чудовище, которое лишившись головы, стало безголовым существом управляемым инстинктами или внешними силами. Словом, идеальный объект манипуляции. К сожалению, многие люди, в частности, исполненные праведного гнева террористы, напоминают сегодня таких ацефалов. Сакрализация насилия необходима ацефалу для отнесения себя к сверхчеловеку. Ведь подсознательно он понимает, что не дотягивает даже до человека. Насилие легче развязать, чем остановить, так как оно, подобно безголовому Ацефалу, подчиняясь инстинктам, иррационально и слепо.
«Козел отпущения»
Согласно Рене Жирару, насилие не устранимо, можно лишь изменить его направление и качество. Более того, когда объект насилия становится недосягаемым, возникает потребность его замены. Подыскивается подходящий для этого заменитель – «козел отпущения». Жертвоприношение необходимо для разрядки нерастраченной агрессии. Отсюда и всякого рода ритуалы жертвоприношения, которые сохраняют целость сообщества. Оно подобно кровопусканию во имя здоровья. Этим и занимаются политики, порой, не понимая в какой игре принимают участие, и кто их инициирует.
Эрик Хоффер в своей монографии «Истинноверующий» отмечает, что для большинства закрытых объединений характерен образ общего врага, которого можно обвинить во всех внутренних проблемах организации. Таким врагом может быть Сатана, правительство, другие конфессии, этносы и т.д. Практически все «великие» завоевания начинались с выявления «козла отпущения», объекта, на который можно было бы свалить все обвинения. Для большевиков – это монархия в лице царя и буржуазия, для фашистов – евреи и т.д.
Не случайно в Древней Греции жертва называлась pharmakos, то есть целительным средством, делающей цельным. Культ жертвоприношения обеспечивает «единодушие в насилии». Интересно, что слово pharmakos означает также «изверг». Это с одной стороны, как мы привыкли понимать, чудовище, а с другой тот, кто извергает инородное для сообщества существо, обеспечивая тем самым его целостность. Не поэтому ли тираны и изверги обычно пользовались большей любовью у населения, которым управляли. Особенно у нас в стране.
Эрик Хоффер в своей монографии «Истинноверующий» отмечает, что для большинства закрытых объединений характерен образ общего врага, которого можно обвинить во всех внутренних проблемах организации. Таким врагом может быть Сатана, правительство, другие конфессии, этносы и т.д. Практически все «великие» завоевания начинались с выявления «козла отпущения», объекта, на который можно было бы свалить все обвинения. Для большевиков – это монархия в лице царя и буржуазия, для фашистов – евреи и т.д.
Не случайно в Древней Греции жертва называлась pharmakos, то есть целительным средством, делающей цельным. Культ жертвоприношения обеспечивает «единодушие в насилии». Интересно, что слово pharmakos означает также «изверг». Это с одной стороны, как мы привыкли понимать, чудовище, а с другой тот, кто извергает инородное для сообщества существо, обеспечивая тем самым его целостность. Не поэтому ли тираны и изверги обычно пользовались большей любовью у населения, которым управляли. Особенно у нас в стране.
Казни и жертвоприношения
Благодаря жертвоприношению появляется законное и незаконное насилие. Не случайно на казни люди ходили как на праздник. Человеческое жертвоприношение представляли предназначенным для уничтожения некоторых, для того, чтобы спасти всех, целое. Ведь Иисуса люди принесли в жертву добровольно. Жертва является средством смягчения конфликтов в системе и обеспечения ее целостности. Она защищает общество от его собственного насилия, впитывая взаимную агрессию людей. Вот почему всегда ищут козлов отпущения – буржуев, евреев, мигрантов, лиц «кавказской национальности» и т.д. С другой стороны, жертва может стать объектом почитания, как происходило с многими святыми, которых при жизни казнили.
Рене Жирар подчеркивает, что не различие, а именно их отсутствие вызывает соперничество между тождественными друг другу членами сообщества. Не случайна трагичность судьбы близнецов, особенно королевской крови. Как правило, одного из них просто убивали. Близнецы – это модель общества без различий, которое пытались построить коммунисты. Не случайно, что конфликтующие общества и культуры часто были похожими друг на друга.
Однако сакрализация насилия приводит не только к убийству и самоубийству, но и к богоубийству, как это не странно. Мы считаем, что убийца – всегда самоубийца, сначала ставший богоубийцей, ибо человек, убивающих других, прежде всего, убивает собственную душу, а значит и Бога в ней.
Обычно террористы этого не понимают, как правило, это – молодые люди в возрасте до 30 лет, получившие патриархально-авторитарное воспитание, порой травмированные комплексом физической или социальной неполноценности, который нередко порождает ненависть к обидчику и желание справедливого возмездия. Как правило, они религиозны, так как считают, что сам Бог должен стать на их сторону и помочь отомстить врагу. Причем, этот комплекс, возможно, в свое время был умножен психотравмой. Недостаток любви и заботы, помноженный на сформированный комплекс неполноценности, приводящий к нежеланию жить, возмещается различного рода сакрализацией. Это может быть сакрализация насилия, может жизни вообще, а может своей судьбы и миссии.
Сакрализация насилия, как видим, приводит к сакрализации собственной личности. Тем оно оправдано и любимо, а поэтому страшно.
Однако сакрализация насилия приводит не только к убийству и самоубийству, но и к богоубийству, как это не странно. Мы считаем, что убийца – всегда самоубийца, сначала ставший богоубийцей, ибо человек, убивающих других, прежде всего, убивает собственную душу, а значит и Бога в ней.
Обычно террористы этого не понимают, как правило, это – молодые люди в возрасте до 30 лет, получившие патриархально-авторитарное воспитание, порой травмированные комплексом физической или социальной неполноценности, который нередко порождает ненависть к обидчику и желание справедливого возмездия. Как правило, они религиозны, так как считают, что сам Бог должен стать на их сторону и помочь отомстить врагу. Причем, этот комплекс, возможно, в свое время был умножен психотравмой. Недостаток любви и заботы, помноженный на сформированный комплекс неполноценности, приводящий к нежеланию жить, возмещается различного рода сакрализацией. Это может быть сакрализация насилия, может жизни вообще, а может своей судьбы и миссии.
Сакрализация насилия, как видим, приводит к сакрализации собственной личности. Тем оно оправдано и любимо, а поэтому страшно.
Литература
1. Даллакян К.А. Террор как форма социальной экзистенции.
Уфа. УЮИ МВД РФ. 2016. 150 с.
2. См.: Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. СПб., 2008. С.32.
3. См.: Зенкин С.Н. Небожественное сакральное. Теория и художественная практика М.: РГГУ.2015. C.231-239.
4. Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика. 1993. С.144.
5. Батай Ж. Внутренний опыт. СПб.: Мифрил.1997. C.217.
Уфа. УЮИ МВД РФ. 2016. 150 с.
2. См.: Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соотношении с рациональным. СПб., 2008. С.32.
3. См.: Зенкин С.Н. Небожественное сакральное. Теория и художественная практика М.: РГГУ.2015. C.231-239.
4. Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика. 1993. С.144.
5. Батай Ж. Внутренний опыт. СПб.: Мифрил.1997. C.217.
Как Вам понравилась статья)?
____
Рекомендуем
Рекомендуем
____
Вас также может заинтересовать
Вас также может заинтересовать